Понимание и интерпретация проблемы происхождения и развития культуры самым существенным образом зависят от того, что тот или иной ученый понимает под культурой, как он трактует ее сущность и социальную функцию, и позиции, которой он придерживается в вопросе о происхождении человека.

Я понимаю под культурой наиболее общую форму осуществления человеческой социальности, выражение врожденной склонности людей к коллективным формам жизнедеятельности. Культура является системным сводом наиболее общих принципов и правил такого порядка группового существования, обеспечивающим конструктивное протекание процесса социального сожительства людей. Я вижу в культуре исторически сложившую систему взаимоотношений между людьми по поводу нормативных порядков их совместной жизнедеятельности, средство поддержания и регулятивного обеспечения основных принципов такого соседства и взаимодействия. 

В этом вопросе я расхожусь с Э.С.Маркаряном, который относил взаимоотношения между людьми по поводу их коллективного существования к области интересов социологии [1]. На мой взгляд, социология исследует взаимодействия между социальными группами, реализующими свои прагматические интересы. А взаимоотношения между людьми, отражающие ценности и нормы их коллективного существования, – это уже научный предмет культурологии.

А популярные в массовом сознании «положительные» свойства культуры, такие как гуманность, нравственность, утонченность, этичность, эстетичность и т.п., представляют собой лишь развитие определенных ее внутренних интенций, связанных с обеспечением коллективного характера человеческого Бытия, и являются, на мой взгляд, не исходными, а производными ее характеристиками. Культура прежде всего нормативна, а «положительна» она лишь в идеальном своем воплощении. Кстати, культура обладает и целым рядом исторически обретенных свойств, противоречащих современным тенденциям социального развития: она категорична в предпочтении «своего» и нетерпима к «чужому», она ограничивает социальную свободу человека только «разрешенными» моделями поведения, она ориентирована на прошлое как на эталон и с недоверием относится ко всему новому и т.п. [2]. 

Первостепенными функциями культуры являются стимулирование социальной интеграции людей в устойчивые коллективы и обеспечение достаточно плотной коммуникации между их участниками. В этой связи показательно, что территориальные пределы распространения тех или иных локальных культур, как правило, ограничиваются именно разрывами в необходимой плотности коммуникации (что связано с употреблением иного разговорного языка за этими границами). 

Таким образом, основными инструментами культуры являются социальное поведение и коммуникация, которые на раннем этапе истории, воплощаются в обычае и языке. Именно они обеспечивают социальную консолидацию коллектива и интенсивный информационный обмен в его рядах. Далее уже начинаются процессы развития: 

   • обычай развивается в ритуал и этикет, затем в законы и, наконец, в принципы и допустимые пределы социальной свободы, регулирующие социальное поведение человека, и т.п.;

   • разговорный язык развивается в письменный язык, в язык художественных образов, в языки социально значимых символов, социального маркирования человека, церемониального проведения и пр.

Но главное заключается в том, что культура при всем многообразии своих частных функций в целом представляет собой определенную норму социального взаимодействия и коммуницирования, которая исполняется на практике большинством членов общества, передается от поколения к поколению методами воспитания и образования и постоянно активно манифестируется средствами социального ритуала, религии, литературы, искусства и т.п. [3]. При этом, как представляется, нужно различать наблюдаемые и более или менее массово распространенные формы социального поведения людей, которые в совокупности могу быть названы их «социальной практикой», и пропагандируемые, внедряемые и поощряемые нормы, эталонные образцы «правильного» социального поведения, которые называются «культурой» рассматриваемого общества.

Если придерживаться эволюционной концепции антропогенеза, то вопрос об историческом происхождении культуры неизбежно упирается в проблему того, в какой мере человеческая культура является развитием инстинктов социального поведения, свойственным высшим животным (в частности и приматам), а в какой мере культуру можно понимать как набор признаков, принципиально отличающих человека от его биологических предков.

Несомненно, человеческая культура обладает и теми, и другими свойствами, но в большей мере – чертами общности с социальным поведением животных. Культура содержит в себе очевидные родовые признаки своего генезиса, заимствованные из биологической программы социального поведения стадных животных; она функционально выполняет ту же консолидирующую роль, регулируя взаимоотношения индивидов в группе и способствуя их взаимопониманию и доверию, по своим регулятивным и коммуникативным возможностям адекватную возможностям человеческого сознания и образу человеческой жизнедеятельности. В социальном поведении животных наблюдается (и по мере осуществления новых исследований все больше и больше раскрывается) значительная часть принципиальных характеристик, свойственных человеческой культуре, как социально-регулятивной системе [4]. Понятно, что полнота проявления этих характеристик ограничивается уровнем развития сложных психических реакций, свойственных тому или иному виду. 

Вместе с тем, число характеристик, принципиально отличающих человеческую культуру от социального поведения животных, сравнительно невелико и обусловлено большими возможностями человеческой психики, сознанием, речью и пр. [5]. И у разных видов животных имеются свои достаточно эффективные способы обмена важной информацией, разумеется, не сопоставимые с человеческой речью, но вполне адекватные образу жизни, который ведут эти животные. Конечно, у животных нет таких специфических способов манифестации своих культурных взглядов и предпочтений, как например, искусство. Но, наверняка есть какие-то инстинкты, которые функционально играют ту же роль в регуляции их поведения, какую играет искусство в регуляции поведения и сознания человека (эмоционально стимулирующее желательное социальное поведение и отношение к жизни). Нужно помнить, что мы еще очень мало знаем о поведении животных; системные этологические исследования в рамках зоопсихологии началась только в ХХ веке, а возможность длительного дистанционного наблюдения за поведением животных в естественных условиях появилась лишь несколько десятилетий назад [6]. 

Так или иначе, нет сомнений в том, что человеческая культура является продуктом эволюционного развития инстинктов социального поведения стадных животных и похожа на своего родового предка в той же мере, насколько человек похож на животных (человекообразных обезьян) в целом. Как известно, генетическое отличие человека и приматов составляет от 1 до 2% [7]. Но это незначительное различие дает колоссальный качественный эффект, обусловленный развитием и возможностями человеческого мозга [8]. Примерно то же самое можно сказать и о различиях между социальным поведением животных и человеческой культурой. По своим основным функциональным и процедурным характеристикам подобное поведение животных не очень отличается от человеческой культуры. В нем также имеют место:

Приматам свойственны и такие проявления, как эпизодическое использование орудий (камней, веток, палок и пр.) и даже хулиганство (осуществление вредоносных действий ради развлечения; это свойственно и некоторым домашним животным – кошкам, собакам) [10].

Основное различие заключается в том, что животное осуществляет свою жизнедеятельность в целом на основании устойчивой инстинктивной программы и не способно к быстрым переменам своих поведенческих стереотипов. Такое изменение имеет место только при определенном накоплении соответствующего опыта (например, в процессе дрессировки). Человек же обладает сознанием и в принципе способен моментально отрефлексировать и откорректировать свое поведение в соответствии со складывающейся ситуацией; он легко обучаем. Этим определятся основная принципиальная разница между социальным поведением животных и социальным поведением человека, называемым культурой. Но культура по своей основной социальной функции – это именно нормативное социальное поведение человека, которое по существу аналогично социальному поведению стадных животных и превосходит его лишь качественно. 

Отмеченное качественное превосходство накапливалось в социальном поведении гоминид очень постепенно в течение 2-3 миллионов лет и в основном соответствовало этапам биологического становления человека. В этой связи можно утверждать, что «рождения культуры» как такового не было, ни как одномоментного события, ни как растянутого во времени процесса, имеющего точки начала и конца. Свое происхождение культура ведет от самых простейших форм групповой биологической жизни на Земле и представляет собой определенный этап исторической эволюции этих форм. Ее начало – это появление групповой формы существования биологических систем, возникновение которой является пока предметом гипотез [11].

В течение своей истории культура прошла очень сложный путь развития, при анализе которого можно отметить и описать некоторые регулярности, которые я склонен считать историческими закономерностями эволюции культуры.

Как известно, социокультурное состояние локальных сообществ (народов) не является постоянным, исторически неизменным. С течением времени многие параметры этого состояния меняются, что фиксируется по всему комплексу внешних проявлений, которые в совокупности называются «культурой того или иного народа». Культура и последовательность ее изменений представляют собой наглядное выражение прожитой истории всякого общества. Эволюционисты определяют последовательность таких социокультурных изменений как «прогрессивное развитие», имея в виду, что в ходе истории постепенно нарастает сложность организационно-регулятивных порядков внутреннего социального устройства общества и его внешних культурных манифестаций [12]. Разумеется, каждый народ социально развивается в своем особом темпе, что в существенной мере зависит от особенностей условий его существования, степени его географической изолированности, сложности природных и политических обстоятельств жизни и пр. Такая изменчивость может иметь как заметную динамику, так и замедленный темп, практически не различимый в ходе наблюдений. Тем не менее, и в последнем случае изменчивость имеет место, но для ее выявления требуется обобщение материалов наблюдений за несколько тысячелетий, каковыми современная наука не обладает.

В тех же случаях, когда развитие социальных и культурных порядков исторических сообществ самоочевидно и может быть наглядно обобщено и систематизировано, в этом развитии помимо признаков прогресса (т.е. структурного и функционального усложнения) наблюдается и еще ряд закономерностей исторической изменчивости.

Первая закономерность заключается в том, что в ходе исторического развития общества углубляется уровень специализированности в деятельности людей. С каждой новой эпохой человек-деятель утрачивает навыки универсала, владеющего всеми технологиями, применяемыми в данной области социальной практики, и становится все более узким специалистом, владеющим технологиями только в какой-то локальной специализации этой области. Одновременно увеличивается и глубина его познаний и качество профессиональных навыков. На примере медицины или инженерной деятельности этот процесс наблюдается наиболее наглядно. Эту тенденцию еще в конце XIX в. выявил Эмиль Дюркгейм и объяснил ее причины последовательным усложнением технологий в любой сфере деятельности, что требует более узкой специализации работника [13]. 

Однако эта тенденция приводит и к определенным социокультурным следствиям. Благодаря последовательному углублению специализации нарастает темп и объем изменений, новаций, усовершенствований в любой области деятельности. Это происходит потому, что работа узкого специалиста постепенно обретает все более творческий, рационализаторский характер, что постепенно становится одной из осмысленных задач его профессиональной практики. В некоторых сферах уже в наше время постепенно стирается четкая граница между работой специалиста-исполнителя и специалиста-исследователя. Понятно, что в разных профессиональных областях эта тенденция развивается с разной интенсивностью.

Благодаря этому, темп изменчивости культуры в ходе истории в целом нарастает [14]. В области материального производства это явление называется научно-технической революцией, в которой можно выделить: 

Но и в искусстве мы наблюдаем такую же нарастающую динамику перемен художественных стилей, в науке – ускоряющуюся смену принципов и парадигм познания и обобщения, в социальной жизни – эволюцию от доминирующих кровнородственных отношений сначала к религиозно-политическим, а затем к национально-политическим и далее к социально-культурным отношениям. И так во всем. Отмеченная тенденция охватывает практически все области жизни, постепенно вытесняя традиционную модальность социального Бытия в маргинальное поле этого Бытия.

Мы видим, что в полном соответствии с темпом социального развития общества нарастает темп изменчивости его культуры. Это можно определить как очевидную закономерность исторической социокультурной динамики. Эмпирически она была замечена уже давно. И объясняется это, по моему мнению, процессом углубления специализации в деятельности людей и нарастанием творческого характера этой деятельности.

Другая закономерность социокультурной динамики заключается во взаимозависимости темпов социокультурного развития общества и уровня локальной самобытности его культуры. Мы хорошо знаем, что все этнические, а затем и национальные культуры отличаются более или менее выраженной самобытностью своих конкретно-исторических черт, благодаря которым мы и различаем эти культуры между собой, и в связи с чем на конкретно-историческом уровне обобщения следует говорить не о культуре вообще, а о множестве различных самобытных культур. 

Однако рассмотрение этого явления в исторической динамике показывает, что степень выраженности локальной культурной самобытности того или иного общества в существенной мере определяется темпом его социального развития. Когда динамика развития общества ускоряется, понижается уровень его культурной самобытности; при замедлении темпа социального развития возрастает культурная специфичность. То, что за ускорение динамики развития приходится расплачиваться потерей изрядной доли традиционной культурной специфичности, мы хорошо знаем на примерах реформ Петра Великого в России, революции Мэйдзи в Японии, реформ Кемаля Ататюрка в Турции и др. То, что усиление культурной самобытности сопряжено с застоем в социальном развитии, мы также можем наблюдать в собственной истории на примере Московского царства или по некоторым периодам истории Китая (например, эпоха Цинь). 

Следует сказать, что локальная культурная самобытность не имеет единой причины своего возникновения; речь может идти о совокупности многих факторов, породивших это явление. Но самой важной причиной представляется ситуация коммуникативной изоляции, в которой какое-то время пребывало то или иное сообщество. На ранней первобытной стадии развития здесь основную роль играла географическая изоляция коллективов друг от друга, затем к ней прибавилась лингвистическая, политическая, религиозная и иная изоляция [15]. В первобытную и аграрную эпохи с их крайне медленными темпами социального развития локальная культурная самобытность играла важную роль в обеспечении практической устойчивости обществ как самостоятельных социальных единиц. Но при ускорении социального развития общество усиливает свои связи с соседями, активно заимствует передовые экономические, социальные, военные и иные технологии. Плотность коммуникативных барьеров при этом начинает ослабевать [16]. В этих условиях начинает деградировать и выраженность культурной самобытности, которая становится просто избыточной для новых задач развития.

Мне представляется, что локальная самобытность – это отнюдь не обязательная форма Бытия культуры, а лишь частный случай этого Бытия, детерминированный природно-историческими обстоятельствами, прежде всего социальной самодостаточностью локального сообщества на ранних стадиях его истории и той или иной степенью изолированности его существования. Но в ходе индустриального и постиндустриального развития обществ их социальная самодостаточность начинает сдерживать прогресс во всех сферах жизни. В противовес этому нарастает обмен информацией, опытом и знаниями между народами, коммуникативные барьеры размываются, и при этом снижается функциональная значимость культурной самобытности и черты ее выраженности. Чем выше темп социального развития, тем активней протекает этот процесс. 

Вместе с тем, полное исчезновение локальной культурной самобытности в перспективе представляется маловероятным. Все общества социально неоднородны. И в каждом обществе всегда будет существовать прослойка людей, обладающих пониженной конкурентоспособностью в любой деятельности, особенно в наиболее новационных ее направлениях, которых условно можно назвать социальными аутсайдерами. Именно для этих людей демонстрация местной культурной самобытности останется основной формой их социального самовыражения, психологической компенсацией их неконкурентоспособности в иных областях социальной практики [17].

Третья закономерность социокультурной динамики, которая здесь рассматривается, заключается во взаимозависимости между уровнем социокультурного развития общества и параметрами социальной свободы человеческой личности. Эта взаимозависимость выражается в том, что по мере развития общества и усложнения его социальной структуры поэтапно ослабевает общественный контроль над человеческой индивидуальностью, и она получает больший простор для своей социальной и культурной самореализации, т.е. большую социальную свободу. Уровень жесткости общественного контроля над индивидом в общностях первобытной стадии развития, выражавшийся в многочисленных табу, ритуалах, обрядах и пр., была существенно выше, чем контроль сельской общины над земледельцем аграрной эпохи, выраженный в системе этнографических и религиозных обычаев и сословных ограничениях. Такой контроль еще больше сокращается по отношению к горожанину индустриальной эпохи, который уже имеет определенные гражданские права и пользуется узаконенными политическими свободами. На постиндустриальной стадии развития получает приоритет свобода культурного самовыражения человека. Вектор развития ситуации в направлении расширения социальной свободы индивида здесь совершенно очевиден.

Чтобы понять социальную обусловленность этого процесса, нужно представить себе человеческую культуру как одну из программ социального поведения живых существ, о чем говорилось в начале статьи. Социальное поведение животных регулируется в основном системой инстинктов, которые транслируются генетически и задают комплекс типовых реакций на типовые жизненные ситуации. В ходе антропогенеза популяционные животные инстинкты в существенной мере были вытеснены другой программой социального поведения – этническим обычаем. Обычай по существу представляет собой аналог инстинктивного поведения; он также построен на типовых реакциях на типовые жизненные ситуации, но его информационной основой являются, по всей видимости, архетипы сознания и ментальности, которые не наследуются генетически, а передаются посредством подражания (импринтинга) от родителей к детям. Разумеется, важнейшую роль в наследовании обычаев играет и процедура специального обучения детей устоявшимся правилам поведения. Но все-таки импринтинг – механическое запоминание детьми образцов поведения родителей – представляется в этом случае более важным. На этой трансляции обычаев и была построена традиционная культура первобытной и аграрной эпох. Жизнедеятельность сельских работников в деревне, составлявших абсолютное демографическое большинство населения ранних исторических эпох, в принципе не требовала иной, более сложной поведенческой программы.

Ситуация принципиально меняется с переходом на индустриальный уровень развития и особенно с началом масштабной урбанизации. Жизнь в индустриальном городе уже не может быть надежно обеспечена типовыми реакциями на типовые ситуации. Здесь требуется иная модальность социального поведения, в основе которой лежит способность человека к моментальным импровизациям в совершенно не типичных жизненных ситуациях, возникающих постоянно. И на смену обычаю формируется другая поведенческая программа – система рационального поведения. В отличие от обычая и его императивных установок, рациональное поведение определяется самим человеком, его разумом и ограничено достаточно абстрактными законами, регулирующими поведение в экстремальных ситуациях. Право человека на рациональное поведение, определяемое его разумом, – это и есть свобода. Доверие общества разуму человека ведет к постепенному ослаблению социального контроля над его поведением, невмешательству в его личную жизнь, внешний имидж и прочие индивидуальные проявления, не представляющие опасности для окружающих [18]. 

Итак, на протяжении человеческой истории мы можем наблюдать смену программ социального поведения Homo sapiens, воплощаемых и выражаемых в культуре. Эволюция идет от популяционного инстинкта, преобладавшего на стадии антропогенеза, к этническому обычаю, регулировавшему поведение людей на первобытной и аграрной стадиях, и далее к свободному рациональному поведению членов гражданского общества на индустриальной и начинающейся постиндустриальной стадиях социальной эволюции. И это прямое следствие социального развития, которое проходит общество в ходе своей истории.

Приведенный перечень, конечно, не исчерпывает все закономерности, регулирующие социокультурное развитие человечества, но он позволяет спрогнозировать некоторые тенденции обозримого культурного будущего. В нем можно ожидать, во-первых, ускорение темпа перемен культурных форм, стилей, порядков. Во-вторых, ожидается понижение актуальной значимости национальной самобытности культуры, постепенно превращающейся в специфическую субкультуру традиционалистской части населения. И, в-третьих, в качестве определенной компенсации снижения значимости национального начала следует ожидать повышение роли и значимости индивидуального начала в культуре, уже не только в художественной, что фактически наблюдается со времен Ренессанса, но теперь и в социальной культуре. Разумеется, этот прогноз касается обозримых культурных перспектив развитых постиндустриальных стран. Актуальность этого прогноза для России будет зависеть от темпов и особенностей ее постиндустриального развития.

ПРИМЕЧАНИЯ

© Флиер А. Я., 2013

Статья поступила в редакцию 23 сентября 2013 г.