2017/4(30)

Содержание

Теоретическая культурология

Ильин Н.П.

Историческая культурология

Графова Е.О.

Гуманитарные исследования

Сенюшкина Т.А.

Прикладная культурология

Швец Л.Г.

Глембоцкая Я.О.

Myзееведение

Нельзина О. Ю.

Бабекин Д.В.

 
Глембоцкая Я.О.
«Вишневый сад» в постановке Сергея Афанасьева: замысел и воплощения
Аннотация. Статья посвящена аналитическому описанию режиссерского замысла Сергея Афанасьева, трижды поставившего пьесу «Вишневый сад»: в театре «Лэнфюмерэ» (Аллон, Франция), в учебном театре Новосибирского государственного театрального института и в Молодежном театре Алтая им. В. С. Золотухина. В статье приведены аргументы, что две постановки, последовавшие за русско-французским спектаклем, не могут считаться «переносом», поскольку осуществлялись при других творческих условиях. В Новосибирске это был дипломный спектакль специализации «артист драматического театра и кино», в Барнауле «Вишневый сад поставлен на большой сцене, в отличие от камерных площадок предыдущих двух воплощений замысла. Замысел режиссера рассмотрен как инвариант по отношению к трем версиям его сценического воплощения.

Ключевые слова: Чехов, «Вишневый сад», режиссерский замысел как инвариант, проблема «переноса» спектакля, театр «Лэнфюмерэ», Молодежный театр Алтая, Новосибирский театральный институт, авторский театр Сергея Афанасьева.




Впервые спектакль русско-французский «Вишневый сад» в постановке Сергея Афанасьева был показан в Новосибирске в декабре 2005 года в программе Рождественского фестиваля. Через десять лет, спектакль «Вишневый сад» появился в афише Молодежного театра Алтая им. В. С. Золотухина. Между этими двумя событиями была осуществлена постановка дипломного спектакля «Вишневый сад» на курсе п/р Елены Ждановой и Павла Южакова в Новосибирском государственном театральном институте (2012 г.). Все три воплощения пьесы в режиссуре Сергея Афанасьева стали событиями в театральной жизни Новосибирска, Барнаула и не прошли незамеченными для российского театрального процесса. Три сценические версии воплощали один и тот же режиссерский замысел, который можно рассматривать в качестве инварианта. Так же как пьеса служит ядром для облака из разных режиссерских интерпретаций, режиссерский замысел постановки в данном случае выступает инвариантом трех спектаклей. Аналитическому описанию этого замысла и его воплощениям на трех сценах посвящена настоящая статья.

Все начиналось русско-французского театрального проекта, над которым работала интернациональная творческая группа: режиссер Сергей Афанасьев, режиссер и актер Паскаль Лярю (Аллон, Франция) и художник-сценограф Викторс Янсонс (Рига, Латвия). В совместной постановке театра «Лэнфюмерэ» и Новосибирского городского театра п/р С. Афанасьева (сокращенное название – НГДТ) были заняты профессиональные французские актеры: Рудольф Пулен (Лопахин), Камилла Бер (Варя), Паскаль Лярю (Симеонов-Пищик), Анни Хамелен (Шарлотта), Гай Бланшар (Фирс), а в роли Пети был занят актер из Великобритании Найджел Холлидж. Все они были отобраны на кастинге для работы именно в этом спектакле. Роль Раневской исполнила актриса из «закрытого» города Северска (Томской области) Татьяна Угрюмова, факт сам по себе примечательный, поскольку Афанасьев крайне редко приглашает актеров из других театров в свои постановки. Художник-сценограф Викторс Янсонс, художник и режиссер по образованию, давний друг и единомышленник Сергея Афанасьева оформил спектакль вместе с художником по костюмам Мариэль Лефошо и художником по свету Лоран Верите (Франция).

Спектакль был бы невозможен, если бы Паскаль Лярю не стал его продюсером, участвуя в проекте одновременно как актер, ассистент режиссера и автор литературной редакции перевода на французский язык. Благодаря продюсерским усилиям Паскаля проект получил финансирование на организацию кастинга во Франции, и на выпуск спектакля в театра «Лэнфюмерэ» (г. Аллон). Все русские артисты смогли выехать для совместных репетиций с французской актерской командой, и сыграли подряд 10 спектаклей после премьеры. По словам Паскаля, для французов «Вишневый сад» в постановке Афанасьева был интересен тем, что обращался к социально-политической «повестке дня», по прежнему актуальной для современной Франции: спектакль создавал «портрет сословия, которое добровольно вымирает, чтобы только не жить в мире, где все решают деньги» [1].

В мае 2007 г. «Вишневый сад» произвел ошеломляющее впечатление на публику и критиков на фестивале «Мелиховская весна». Свидетельством успеха был отзыв Н. Шалимова в «Петербургском театральном журнале», который и теперь можно прочесть в архиве журнала на сайте:

«Центральным событием фестивального марафона стал «Вишневый сад», поставленный Сергеем Афанасьевым в Новосибирском городском драматическом театре. Накануне показа режиссер и художник (Виктор Янсонс) целеустремленно искали место для «Вишневого сада», категорически решив, что на старой сцене эстрадного типа играть его невозможно. И нашли — среди деревьев, на фоне цветущей вишни, хозяйственных построек и ночного неба над головой. И были расставлены в саду дымящиеся бочки — отогревать ветки, чтобы цвет не померз, и поставлены скамейки для зрителей, знающих чуть ли не наизусть последнюю пьесу любимого писателя, и в назначенное время зажглись прожектора, и произошло обыкновенное театральное чудо — претворение, преображение, одухотворение пространства искусством художника, мастерством русских и французских артистов» [2].

Во время спектакля, сыгранного под открытым небом, и у зрителей, и у актеров возникло мистически-завораживающее, возвышенное чувство соучастия природы в происходящем. На реплику «взошла луна» всходила луна, вишневый сад цвел, звенели комары, незнакомец-прохожий появлялся в поле зрения публики и актеров, когда он был нужен по действию. На пленэрной сценической площадке, кроме собственно декораций, появились новые объекты, органично вошедшие в спектакль: дровяной сарай, старые липы, неровности площадки, корни старого дерева и свет вечернего неба, переходящего в ночь. Подлинность пространства, его заповедность произвели сильное воздействие на актеров еще во время репетиций, а исполнение спектакля превратилось в ритуал, усиленный особенно достоверным звучанием чеховского текста в ауре чеховской усадьбы. Татьяна Угрюмова (Раневская) так описала свое актерское состояние сразу после спектакля:

«В Мелихове я испытала потрясение. Все вокруг точно взято из пьесы. Из окон мелиховского дома виден сад. И аллея протянута, как ремень. Рядом река. По ночам в мае поют соловьи...

Если стоять на крыльце чеховского дома, лицом к саду, то по левую руку будут дровяной сарай и летний погребок. А перед дровяным сараем — поляна. Вот на ней мы и играли. Сумерки сгущались. От чеховского текста, который звучал магически в чеховском имении, атмосфера сгущалась и становилась почти осязаемой».

На поляне, приспособленной под сценическую площадку, играли все те же предметы, что и в театре: невысокий стол, старые потертые венские стулья, тряпичные куклы, внушительная связка ключей, простое зеркало, лампада, четыре железные кровати, тяжелый большой топор. Разрозненные элементы интерьера напоминали о бывшем некогда в этом доме уюте, о разоренном родовом гнезде; все, кроме железных кроватей и топора – топор не держат в доме, его место на хозяйственном дворе.

Первая мысль, что приходила в голову при взгляде на железные кровати и убогие казенные одеяла, — это больничная палата, палата № 6. Но почему именно больница? Это ведь и тюрьма, и детский приют, и лагерь, и казарма. Одним словом — казенный дом, в котором миллионы людей провели долгие и страшные годы. Трагическое предсказание режиссера контрапунктом оттеняет «пока несуществующая» песня «Под небом Парижа». Песня в исполнении Шарлоты — это один из ее «фокусов», этот трюк завершает ее как персонаж-медиум, экстрасенса, личность с паранормальными способностями. Шарлотта поет песню Гаеву (Сергей Новиков), в которого француженка безответно влюблена, но обращается и к нам, зрителям из будущего, уже знающим, каким он будет, 20-ый век и в России, и в Европе. Безмятежная атмосфера фестиваля, теплая погода, само присутствие актеров и публики в чеховской усадьбе усиливало трагическое звучание спектакля. Продажа сада, освобождение от прошлой нескладной и несчастливой жизни в каком-то смысле стало для всех облегчением, но это событие показано режиссером как катастрофа: разрушение дома, семейного уклада ведет к необратимому распаду и всеобщему несчастью.

При всем трагическом пафосе, спектакль не дает забыть о том, что «Вишневый сад», по мысли автора пьесы, это все-таки комедия. В сценической версии Афанасьева к абсурдистскому юмору самого текста, добавляются приемы игрового хулиганства, как правило, возникающие из актерских «приносов» в процессе исследования пьесы этюдным методом. Кроме того, «работает» и комический потенциал столкновения двух языков в парных и ансамблевых сценах. Но в таких речевых столкновениях соблюдена мера вкуса, в них нет ничего нарочитого или плоского. Епиходов в исполнении Павла Южакова, высокого худощавого юноши с тонкой шеей, мало того что нелеп и чудаковат, он еще и по-французски говорит ужасно. От его фразы на французском «наш климат не может способствовать в самый раз», произнесенной с акцентом и с апломбом, со смеху покатывается не только публика, но и партнеры по сцене, особенно радуется офранцузившийся бездельник Яша (Павел Поляков). В этой смеховой реакции проявляются и персонаж, и актер, играющий Яшу. Павел Поляков, по природным данным скорее соответствующий амплуа героя-любовника, в роли Яши расположился более чем вольготно, именно как нагловатый лакей в барском доме. Его неотразимая мужская стать сразу объясняет, зачем Раневская возит его с собой. Епиходов, Яша и Дуняша создают заразительный ансамбль, живут своей отдельной веселой, молодой и беззаботной жизнью внутри сюжета пьесы. Своеобразный вставной водевиль, детально разработанный режиссером, превращает троицу «второго плана» в персонажей, столь же важных для замысла, как и главные герои. Веселые погони, заигрывания, трюки с пистолетом и гитарой, сцены безумной ревности, разыгранные Епиходовым, вся эта шумная возня вливается в общую картину полнокровной жизни на сцене, оттеняющей близкую трагическую развязку. Яша и Епиходов в своих диалогах пародируют господские споры о преимуществах заграничной жизни, воспроизводя их в лакейской интерпретации. Об этом эпизоде в пьесе пишет Б. Парамонов: «Ведь это же — славянофильство и западничество, разыгранное на языке лакейской, в оппозиции Яша — Фирс. И это же — искусство, ирония, сдвиг семантических планов» [3].

У главных действующих лиц тоже есть большая свобода актерских проявлений, не ограниченных законами одного жанра. Лопахин (Р. Пулен), одетый в полуспортивный полуделовой костюм не то бандита, не то бывшего спортсмена - это тоже визуальный знак для знатоков постсоветской истории России. Паскаль Лярю пишет, что разнообразие чеховского юмора обсуждалось еще на этапе подготовки:

«Разные модальности чеховского юмора (от клоунады Шарлотты до иронии Леонида) это и есть подкладка того пиджака, во внутреннем кармане которого спрятан нож» [4].

Смешное и страшное в спектакле переходят друг в друга внезапно, без подготовки. Жестко решена шокирующая сцена метафорических родов: Лопахин с трудом продирается сквозь ножки низкого стола, на котором Раневская в позе роженицы кричит и корчится. Легко увидеть в этой сцене «лобовой» смысл в духе вульгарного марксизма: дворяне породили русскую буржуазию, не было бы Раневской, не было бы Лопахина. В этой сцене участвует также и Аня (Светлана Галкина) - она обнимает мать за шею, крепко, почти судорожно, кажется, что почти душит. В первый момент читается именно эта причинно-следственная связь: конвульсии Раневской — от удушения, потом уже накладываются друг на друга другие возможные смыслы: содрогания любовного акта, родовые муки и агония — в логике многозначной мифологической семантики. Аня ничего не чувствует, читает свой монолог отстраненно, со звенящим металлом в голосе. Аня уже понимает, что Раневская не любит своих девочек, что она предаст их, что все они, собравшиеся в последний раз в этом доме, обречены на сиротство и скорую гибель. Метафора родов шокировала некоторых зрителей физиологической откровенностью, так же как и сцена, в которой Лопахин овладел Варей, прижав ее к стене. Но эта сцена подготовлена развитием отношений в болезненном полуинцестуальном треугольнике: Раневская просит Лопахина жениться на Варе, внутренне корчась от ревности, потому что все мужчины должны принадлежать ей, такова властная сила ее врожденной женской порочности. Акт грубого соития Варей — это ответ Лопахина на неприятные для него разговоры об их возможной свадьбе. Хотите, чтобы я на ней женился? Пожалуйста, я женюсь, только условно и ненадолго. Сцена бьет наотмашь, но она решена художественно и театрально, и выход из нее – парадоксален. Парадоксом в финале сцены становится счастливое лицо Вари, освещенное мягким теплым светом. Это лицо счастливой женщины, которую, наконец, избавили от двусмысленного положения не то монашки, не то прислуги в собственном доме.

Открытием можно считать решение роли Лопахина. Это красивый, мощный, молодой, уверенный в себе мужчина. Рудольф, сыгравший роль Лопахина по-французски подробно и по-русски страстно, внешне напоминает молодого Депардье. В нем есть и крестьянская основательность и опасный темперамент нового хозяина жизни. Покупка сада, сыгранная как трагическая кульминация спектакля, — это тоже жест любовного отчаяния. Раневская с некоторой театральной рисовкой предлагает «продать ее вместе с садом», однако купить любовь Любови Андреевны Лопахин не может, в этом драма его жизни. Раневская и он в буквальном смысле не понимают друг друга, говоря на разных языках:
«Мы даже думали, что Лопахин может быть не европейцем, а чернокожим, афро-американцем. Еще мы договорились, что Любовь, которая живет то в России, то во Франции, должна переходить с русского на французский и обратно, особенно когда Лопахин загоняет ее в угол своими уговорами продать вишневый сад. Переключение на французский для нее — единственный способ избежать ответа и не принимать решения; параллельная языковая реальность как последнее убежище» [5]. Все зрители, не знающие французского, чувствуют себя так же, как и Лопахин, для которого Париж - это нечто столь же прекрасное и недоступное, как и Любовь Андреевна. Н. Шалимова раскрывает семантику двуязычия в спектакле, показывая, как раскрываются французские аллюзии в театральной игре с языками:

«Спектакль играется на двух языках, и из этого русско-французского двуязычии извлекается дополнительный театральный эффект. Во-первых, заиграл, заискрился, засиял в спектакле «Париж» — с лягушками, воздушным шаром, прокуренной парижской квартиркой на пятом этаже, заполненной случайными знакомцами, среди которых можно встретить бог знает кого, в том числе и совсем уж неуместного «патера с книжкой»».

Покупка вишневого сада в спектакле — это поступок отчаяния, даже если это выгодная сделка. Дела у Ермолая Алексеевича идут хорошо, по делу ему нужно в Харьков, то есть далеко от этих мест. В постановке Афанасьева Лопахин произносит по ходу пьесы несколько слов по-русски, но особенно ему удается фраза «Я купил» - ее он произносит с театральной аффектацией.

Граница театральной и нетеатральной действительности может переноситься на сцену, создавая двойную театральную рамку, таков прием вставной сцены, использованный не раз. Сцену разыгрывает Раневская в рассказе о мужчинах в своей жизни, превратив одну из кроватей в импровизированную эстраду, и потом ее передразнивает Лопахин, принимая ту же позу. Отвечая на это, Раневская в раздражении говорит: «Вам не пьесы смотреть, а смотреть бы почаще на самих себя. Как вы все серо живете, как много говорите ненужного». Патетические, нарочито театральные речи и выступления, рассчитанные на реакцию других героев в изображенном мире, — той же лицедейской природы. Обмороки, слезы и истерики Раневской в исполнении Татьяны Угрюмовой одновременно и искренни, и картинны, рассчитаны на произведенный эффект. В сцене прощания с домом она сидит у стены, поджав ноги, чтобы занимать как можно меньше места в пространстве, как будто ее тело само вспоминает о жившей в ней когда-то маленькой девочке. Прощаясь с Любовью Андреевной, Лопахин опускается на колени перед женщиной, которую он боготворит, чтобы она погладила его по голове, как когда-то, и произнесла ту самую фразу, долетевшую из прошлого: «Не плачь, мужичок, до свадьбы заживет». Эта нежданная ласка стала когда-то для юноши самым дорогим, что у него было, и нанесла незаживающую рану, пообещав в будущем невозможное счастье. Эти сцены из личной жизни в спектакле поражают откровенностью, оставаясь при этом искусством. Эта родовая особенность драмы может быть осмыслена как «оглашение» частной жизни, присутствие же зрителя при развертывании событий личной жизни героя — как позицию судьи и свидетеля перед лицом времени. Вероятно поэтому в драматургии вообще и в этой пьесе в частности мотив признания вины и наказания: Раневская говорит не только о себе, но и обо всех: «Уж слишком много мы грешили».

Кроме событий из жизни одной семьи, одного родового поместья, «Вишневый сад», конечно, описывает слом в русской жизни, распад старого миропорядка, переход от сословного общества к новому укладу. Не только как писатель, но и как частное лицо, Чехов нес в себе самом острый социальный конфликт современности. Его сложное, неоднозначное отношение как к аристократии, так и к интеллигентам-разночинцам оставляло его без социальной опоры, обрекало на одиночество не только в личной, но и в общественной жизни. Чехов был первым великим русским писателем — неаристократом, и остро ощущал эту свою социальную «ущербность» [6].

Социальное происхождение режиссера Сергея Афанасьева (он родился и вырос в деревне), вероятно, помогло ему прочувствовать Лопахина как вчерашнего «мужика» (одно из чеховских самоопределений). Поэтому именно отношение Лопахина к Раневской – это главная тема в спектакле, прорабатывая психологически напряженно все повороты этих отношений: от эротического влечения юноши к недоступной красавице-барыне, которая гораздо старше него, до социального поединка слабеющей аристократии и молодой русской буржуазии. Лопахин прекрасно чувствует себя в провинции, в отличие от Раневской и Яши, которым нужен только Париж. Пусть на вокзале нашлась только одна бутылка шампанского, Лопахин вернется сюда и будет здесь жить, и работать, и непременно денег наживет, сделает все, как запланировал. Чехов хорошо знал провинцию по «таганрогской глуши», русская провинция была источником его вдохновения, при всем ее безобразии и мучительной подчас скуке. Чехов ценил поэзию провинциального быта, в том числе был приверженцем обрядовой стороны церковной жизни, оставаясь, по всей видимости, нерелигиозным человеком. Страсть Чехова к церковному пению и к православной службе сочеталась со светским мировоззрением «университетского человека», которого он в себе очень ценил. Высокие духовные устремления Чехова, его тревога за будущее страны услышаны и разработаны в режиссерском замысле Сергея Афанасьева, конгениальном пьесе. Катарсис, пережитый зрителем, сворачивается, как в формулу, в три прекрасные вещи: стеклянный сосуд с веткой цветущей вишни, живую музыку, живой огонь в лампаде – таков финальный режиссерский аккорд спектакля.

Второе воплощение «Вишневого сада», со студентами театрального института, в целом следовало описанному выше замыслу режиссера, с поправками на возраст, жизненный опыт и уровень мастерства выпускников театрального вуза. Кроме того, в дипломном спектакле, так же как и в постановке на сцене Молодежного театра Алтая не было возможности пригласить музыканта такого уровня, как в русско-французский спектакль. Живой аккордеон на сцене, конечно, создавал потрясающую атмосферу, сам музыкант был участником спектакля как воплощения всего прекрасного – как вишня в цвету и огонь в живой лампаде. В двух других последовавших постановках пришлось обойтись фонограммой записанного аккордеона. Однако, не только «потери» сопровождали более поздние обращения Афанасьева к «Вишневому саду». На большой сцене Молодежного театра Алтая, например, возникло совсем другое пространство, поменялись мизансцены, появилась возможность поставить два ярких пластических номера: вальс Лопахина и Раневской и танго Раневской и Пети. Рисунок роли для каждого исполнителя в Барнауле учитывает его природу, поскольку Афанасьев в принципе никогда не занимается формальным «переносом» спектакля, в его работе над пьесой такое вообще невозможно, - он всегда идет от индивидуальности актера. Художественная целостность спектакля «Вишневый сад» в Молодежном театре Алтая была оценена жюри Всероссийского фестиваля молодежных театров им. В. С. Золотухина. Спектакль получил Гран-при фестиваля, Сергей Афанасьев – приз за лучшую режиссуру, несколько наград получили актеры: главная женская и главная мужская, лучший актерский дуэт (Яша и Дуняша).

В планах Сергея Афанасьева возобновить «Вишневый сад» на сцене его собственного театра. Спектакль не идет с тех самых пор, как он был участником чеховского фестиваля в «Мелихове», и всего несколько раз был показан на площадке НГДТ в афише коротких гастролей французов в Новосибирске. Намерение режиссера снова поставить спектакль с обновленной труппой театра абсолютно понятно и будет поддержано театральной общественностью города. Спектакль должен жить на сцене авторского театра Сергея Афанасьева, воплощая замысел «Вишневого сада» в одной из самых художественно зрелых и цельных интерпретаций чеховской драматургии.


ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Паскаль Лярю. Описание проекта совместной постановки пьесы А. П. Чехова «Вишневый сад» Новосибирским городским драматическим театром п/р С. Афанасьева и театром Enfumeraie (Франция) // Материалы научно-практической конференции НГТИ, посвященной 150-летию со дня рождения А. П. Чехова, 1 октября 2010 г., Новосибирск. – Новосибирск, 2010. – С. 135-148. – URL: http://window.edu.ru/resource/298/73298/files/npk_ngti.pdf (дата обращения: 20.10.2017).

[2] URL: http://ptj.spb.ru/archive/50/15let-50/vospominanie-ochexove (дата обращения: 20.10.2017).

[3] Парамонов Б. М. Провозвестник Чехов / Конец стиля. – М.; СПб.:Аграф; Алетейя, 1999. – С. 265.

[4] См.: Паскаль Лярю. Описание проекта совместной постановки пьесы А. П. Чехова «Вишневый сад»…

[5] Там же.

[6] Парамонов Б. М. Провозвестник Чехов… С. 255.

© Глембоцкая Я.О., 2017.

Статья поступила в редакцию 25.10.2017.

Глембоцкая Яна Олеговна,
кандидат филологических наук,
ректор Новосибирского государственного театрального института (Новосибирск),
e-mail: 79132006124@yandex.ru


 

Издатель 
Российский
НИИ культурного
и природного
наследия
им. Д.С.Лихачева

Учредитель

Российский
институт
культурологии. 
C 2014 г. – Российский
НИИ культурного
и природного наследия
имени Д.С.Лихачёва

Свидетельство
о регистрации
средства массовой
информации
Эл. № ФС77-59205
от 3 сентября 2014 г.
 
Периодичность 

4 номера в год

Издается только
в электронном виде

Входит в "Перечень
рецензируемых
научных изданий"
ВАК (по сост. на
19.12.2023 г.).

Регистрация ЭНИ

№ 0421200152





Наш баннер:




Наши партнеры:




сайт издания




 


  
© Российский институт
    культурологии, 2010-2014.
© Российский научно-
    исследовательский
    институт культурного
    и природного наследия
    имени Д.С.Лихачёва,
    2014-2024.

 


Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.
     The authors’ opinions expressed therein are not necessarily those of the Editor.

При полном или частичном использовании материалов
ссылка на cr-journal.ru обязательна.
     Any use of the website materials shall be accompanied by the web page reference.

Поддержка —
Российский научно-исследовательский институт
культурного и природного наследия имени Д.С.Лихачёва (Институт Наследия). 
     The website is managed by the 
Likhachev Russian Research Institute
     for Cultural and Natural Heritage (Heritage Institute).