Прежде всего, хочу сказать, что только что заслушанный доклад Екатерины Эдуардовны Чуковской вполне можно считать пропедевтикой при подготовке законопроекта, поскольку в нем были четко определены целевые установки, функции и критерии, по которым будет определяться его качество. Я же, со своей стороны, остановлюсь на некоторых скрытых от глаз даже очень хороших специалистов аспектах подготовки закона, связанных с задачами представителей научного сообщества, принимающих участие в его подготовке, а также на проблемах, возникающих при работе с понятийным аппаратом закона. Дело в том, что язык законодателя – далеко не то же самое, что разговорный язык и тем более язык науки и научных концептов или политический новояз, который совершенно эклектичен, если мы имеем в виду публичную политику. Ее, кстати, следует отличать от отраслевой политики, которая также имеет собственный, более строгий лексикон.

Так в чем же заключена специфика языка законодателя, на котором пишутся законы и доктринальные документы, призванные вносить системность в законотворческий процесс – политические доктрины и концепции, носящие отраслевой характер? К сожалению, в нашей законодательной практике статус и функции доктринальных документов совершенно не определены, что приводит к казусным ситуациям, когда даже депутаты и специалисты, участвующие в подготовке законов, не знают о существовании соответствующих доктрин.

Об этом несколько лет тому назад говорил В.В.Путин в связи с необходимостью обратить внимание на Экологическую доктрину Россию, в разработке которой я участвовал, будучи автором основного текста, который, конечно, претерпел серьезные изменения в процессе согласования в профильных министерствах и ведомствах. В этой доктрине, принятой в 2003 г., были сформулированы функциональные цели и аксиологическая база экологической политики страны. Однако, по словам Президента, они почти не нашли отражения ни в законах, ни в практике законоприменения. Точно такая же ситуация складывается в других отраслевых законодательствах, в том числе и в сфере, регламентирующей культурную политику.

С чем связана эта несогласованность в самом процессе законотворческой деятельности? Одна из причин – полное отсутствие отраслевых тезаурусов законодателя, которые включали бы в себя весь категориальный аппарат, используемый в законах и подзаконных актах. Разработать такой тезаурус чрезвычайно сложно, поскольку именно здесь должны работать рука об руку ученые, представляющие широкий спектр дисциплин, каждая из которых имеет свой особой язык, закрытый для непосвященных, и юристы, задача которых добиться максимально доступной однозначности всех основных концептов и понятий, включенных в законы.

При этом термины закона не должны вступать в явное противоречие с научными категориями, введенными в научный оборот, а это уже задача экспертов от науки, причем крайне сложная задача, особенно, когда речь идет о науках гуманитарного цикла. В первую очередь это касается законодательства о культуре: оно требует одновременно высочайшей философской культуры и, вместе с тем, тщательной работы специалистов во всех областях культурологии, а также коррекции со стороны представителей широкого спектра политических наук и самих политиков. Таким образом, тезаурус законодателя – это не примитивный толковый словарик для повседневного пользования, а научно фундированный труд, охватывающий весь набор основных концептов в их историческом развитии по все областям культурного наследия с учетом современного состояния всех звеньев культурной инфраструктуры.

Но надо сознавать, что мы находимся на нулевом цикле этой колоссальной работы и будем вынуждены в данном случае изобретать тезаурус одного-единственного закона, учитывая по возможности те смыслы, которые заложены в других законах и документах стратегического характера, действующих в сфере культурной политики. У меня не очень оптимистические прогнозы по поводу создания полного тезауруса на перспективу, так как я эту идею пытался осуществить еще в бытность сенатором – членом Совета Федерации первого созыва. Но в те времена все законодательное поле приходилось перепалывать заново, и не было ни времени, ни сил, ни ресурсов для решения этой проблемы, тем более, что я был заместителем председателя Комитета по социальной политике, а сейчас действующим законодателям вряд ли возможно даже объяснить суть задачи, хотя в ЕС есть положительные образцы такой работы.

Кстати, в издательстве нашего Института в этом году издана коллективная монография «Совершенствование понятийного аппарата в сфере государственной культурной политики современной России», первый раздел которой полностью посвящен философским и методологическим аспектам подготовки тезауруса законодателя. Но работа в действительности предстоит значительно более трудная и масштабная, поскольку этот тезаурус должен будет охватывать одновременно и область культуры с включением всех основных областей национального и всемирного наследия – и материального, и нематериального, и область образовательной политики, и, конечно, сферу науки. Когда в нашем обществе возникнет политический заказ на такой проект – предугадать невозможно. Пока же мы эксплуатируем категориальный аппарат, заимствованный из западных источников, а точнее, поступающий от производителей смыслов политики – так называемых «фабрик мысли», продолжая принципиальную борьбу с импортозамещением французских сыров...

Еще один аспект темы – на кого мы ориентируемся в работе над законом о культуре, кто будет его адресатом, заинтересованным читателем. Очевидно, что это, увы, не деятели культуры, у каждого из которых есть свое понимание и культуры в целом, и способов решения проблем в той конкретной «цеховой» области, с которой он связан. Этого читателя закон если и заинтересует, то точно не удовлетворит, как, впрочем, и ученых. Я, например, участвовал в подготовке многих законов, но никогда не признаюсь в этом, поскольку стыдно перед коллегами за тот суконный язык, на котором они написаны, за те скудные мысли, которые они несут в себе.

Может быть, закон рассчитан на народ? Но я не открою тайны, если скажу крамольную вещь – народ не читает законов. Яркий пример тому – недавнее заявление одного «специалиста» из тех, кому было поручено разработать поправки в действующей Конституции – «Я ее даже и не читала прежде». Закон говорит языком императивов, долженствования, он обязан предложить алгоритм поведения своему адресату и рассчитан, по преимуществу, на чиновников, армию исполнителей, а также практикующих юристов, которые обеспечивают законность и легальность всех действий в той ли иной сфере, даже если эта сфера – творчество, культура. Так что и язык, и логика закона должны быть понятны, прежде всего, этой профессиональной группе, а также политикам, язык которых не имеет ничего общего с научным. Уже потому мы должны минимизировать концептуальную составляющую закона, как бы это ни противоречило нашим желаниям и устремлениям.

Это означает также минимизацию научных коннотаций и пояснений, устранение всех глубоких и новых, а следовательно, спорных мыслей. Закон должен быть максимально утилитарен, привязан к практике законоприменения, а главное – предельно прост. В идеале он призван исключить возможность для любого вольного толкования. В законе по этой же причине не должно быть авторства – качества, которое превыше всего ценится в искусстве и в науке. Это требование универсально за небольшими исключениями, что лишь подтверждает правило.

Следует также отдавать себе отчет в том, что субъекты законотворчества далеко не равны. Основная нагрузка ложится на экспертов и аналитиков, то есть на ученых, но их роль в действительности вторична, ибо не они принимают решение о вступлении закона в силу. Это прерогатива политиков и, в первую очередь, депутатов, а они не являются, да и не могут быть компетентны во всех проблемах, которые очередной закон призван разрешить. Компетентность политика определяется по совершенно другим критериям, которые не имеют никакого отношения к научной компетентности даже в том случае, если его профессиональные знания каким-то образом совпадают с содержание законотворческого процесса. Среди этих критериев – умение выслушивать разные мнения и принимать во внимание взаимоисключающие интересы, помня о своей партийной принадлежности и расстановке сил, обязательствах перед избирателями и т.п.

«Второсортность» не относится, разумеется, к экспертам-юристам, в задачу которых входит привести в соответствие закон духу и букве действующего законодательства – от их оценки зависит сама возможность обсуждения закона. То же относится, естественно, и к экспертам, просчитывающим «стоимость» закона. Без их вердикта любой законопроект будет автоматически отклонен.

Важная стадия работы над законом – определение его проблемного поля. Несомненно, что важнейшей проблемой является социальная стратификация в российском обществе, делающая или малодоступными, или недоступными целые пласты национального и мирового наследия для многих социальных и возрастных групп. Это касается прежде всего молодежной политики, к примеру, того факта, что в России перестала существовать детская литература, вытесненная чужеродной масскультурой и бесчисленными разновидностями коммерческих субкультур, чему во многом способствовали нескончаемые реформы в системе образования и, в частности, введение ЕГЭ. К сожалению, формат выступления не позволяет раскрыть эту фундаментальную тему, с которой надо начитать разработку закона.

И в заключение несколько слов о том, что при подготовке закона следует учитывать политическую и социальную ситуацию в стране и мире. Надо принимать во внимание также приблизительные сроки планируемого принятия закона о культуре и то, как он отзовется на политической жизни страны и как впишется с событийный ряд. Но это не наша задача, а задача тех, кто занимается стратегическим политическим планированием.

© Расторгуев В.Н., 2021.
Материал поступил в редакцию 20.02.2021.