Аннотация. В статье рассматриваются культурно-исторические основы изучения рода, а также представлены результаты исторического исследования рыбинского рода Жилых-Жиловых (XVII — начало ХХ в.), отражающие специфику провинциальной традиции.

  Открыть PDF-файл

В условиях неослабевающего интереса к так называемой «локальной истории» и одновременно в условиях прерванной генеалогической традиции и отсутствия к началу XXI в. комплексных, обобщающих работ, посвященных исследованию феномена провинциального рода, культурно-исторические основания исследования данной проблематики остаются неотрефлексированными.

Традиционное смысловое наполнение понятия род практически не изменилось за последние века. «Род — это много людей, происходящих от одного родоначальника», — писал в VII в. Исидор Севильский в «Двадцати книгах этимологии» [1]. Тысячу триста лет спустя Ф. Энгельс в общем-то ничего нового не добавит в это определение, говоря о «весьма определенном кровном родстве, в силу которого объединяемые им индивиды только и становятся родом» [2]. Эта же наиболее актуализированная трактовка закреплена в понятийном аппарате генеалогии и этнологии; то же традиционное соотнесение используют политическая экономия, история, социология (толкование рода как «общественной организации первобытнообщинного строя» [3] остается за пределами нашего исследования). 

Ряд примечательных аспектов в исследовании рода как культурного феномена дает семантический анализ однокоренных слов. Этимология слова «род», по М. Фасмеру, восходит не только к «обильному урожаю, многочисленной семье», но и к понятиям «прямой, правильный, истинный»; слово родственно латинскому arbor — дерево [4]. Этимологическое пространство рода резко расширяется с употреблением приставки на-, имеющей «усилительное значение» [5]. Синонимами однокоренного слова «народ», являются не только слова «толпа», «население», но и «этнос», «нация». Употребление другого однокоренного слова «родители» во множественном числе в древнерусском и старославянском языках для обозначения отца и матери первоначально распространялось гораздо глубже — на ряд предков, аналогично латинскому parentes [6]. Данное производное словообразование имело вполне определенную смысловую составляющую: традиционная славянская обрядность обозначала родителей именно как «благодетельных предков» [7] (в противовес «упырям» — «вредоносным мертвецам» [8]). 

«Родовая тематика» активно присутствует в народных пословицах, поговорках и фразеологических оборотах. И здесь мы опять имеем дело с четко отрефлексированной ценностной ориентацией. Однозначно позитивное отношение к индивиду, принимающему родовые ценности как обязательное условие полноценного настоящего и единственное условие реализации будущего («Это у нас в роду», «На роду написано, что предопределено» и т.д.). Негативно, причем резко негативно оценивается индивид, оказывающийся за пределами родового пространства: «Ни роду, ни племени» говорится о человеке без родины, без родственных связей, об одиноком человеке [9]. Таким образом, уже семантически род предстает не только как «средство познания» реальности, но и как «средство участия» [10]. 

Данный культурно-исторический аспект актуализируется во всех традиционных культурах через выполнение брачных или погребальных ритуалов, через обряды инициации, в культуре повседневной жизни, через посмертный культ предков и т.д.

Новые аспекты рода как культурного феномена можно выявить на той стадии развития общества, когда родовые связи начинают фиксироваться документально. Так, установление и закрепление родства в древней Руси не просто констатировало «биологические» кровнородственные связи. Прежде всего, оно решало прикладные задачи — помогало регулировать социально-экономические отношения русского общества XI–XII вв., оформленные в «Правде Русской». Первый документ, закрепляющий семейное право в Древней Руси, в частности, права вступления в наследство, структурировал коммуникативные связи не только внутри рода, но и между родом и обществом. Например, статья 92 гласила: «Аже кто умирая раздилить дом свои детем, на том стояти; паки без ряду умереть, то всим детем и самому часть дати души» [11]. В Средние века представители рода в пространстве общественных отношений выступают как субъекты права, а принадлежность роду могла быть символом социальной статусности. В первую очередь, это относится к представителям правящей элиты, для которых документально подтвержденное родство являлось чаще всего единственным свидетельством легитимности их власти.

Обозначим культурно-исторические основы, позволяющие наиболее целостно рассматривать данный культурный феномен. Прежде всего, любой род определяется «кровным единством своих членов, понимаемым в смысле общего происхождения (от общего отца, общей матери или общей четы прародителей)» [12]. Диалектика взаимоотношений между отдельным членом семьи, семьей и родом, по Л. П. Карсавину, определяется «неуловимостью перехода семьи в род», ибо «трудно указать ее начало во времени и пространстве. Еще затруднительнее в каждом члене семьи указать, где и в чем он перестает быть ею» [13]. 

В патриархальном роду кровно-биологические системы родства исчисляются по мужской линии. Однако патрилинейность не является единственной основой патриархального рода. О собирании патриархального рода можно говорить, на наш взгляд, с возникновения и последующего закрепления родового имени — фамилии. Так, Цицерон прямо указывал, что род — это «те, кто называются одним и тем же именем» [14]. С возникновением родового имени род легитимизирует себя, преодолевает «первобытный» хаос и начинает структурировать пространственно-временной континуум. С закрепления фамилии у индивида появляется осознание себя, своих предков и потомков не просто как членов одной семьи, но именно как части единого целого — рода. 

И патрилинейность, и особенности формирования и трансформации родового имени в провинциальной традиции являют нам кальку общероссийских культурно-исторических закономерностей формирования патриархального рода как культурного феномена. Исследование архивных материалов позволяет с большей или меньшей глубиной построить родословные росписи или генеалогическое древо рода, демонстрирующие родственные связи представителей единого рода и положение каждого индивида в общей структуре родства. На основе собранного эмпирического материала нами восстановлена родословная 13 поколений (середина XVII в. — 1937 г.) провинциального патриархального рода Жилых-Жиловых, родоначальником которых, согласно нашему исследованию, является Стафей, проживавший в Рыбной слободе (ныне г. Рыбинск).

Впервые документально зафиксированное упоминание Жиловых встречается в архивных документах конца XVII в. [15] Правда, пока еще это не родовое имя (фамилия), а лишь «прозванье», не слишком устойчивое, уже к 1744 г. изменившее свою форму на Жилые [16]. В документах с 1770, по крайней мере, по 1842 г. они так и перемежаются, и лишь в 1874 г. именование всех представителей данного рода вернется к первоначальному варианту, который и станет их родовым именем — Жиловы.

На наш взгляд, следует обозначить еще ряд аспектов в исследовании рода, специфически проявляющихся в культурном поле провинции. Прежде всего, отметим локус рода. «Под локусом будем понимать любую заселенную или систематически используемую людьми территорию, в границах которой есть заданная степень сходства техноприродных ниш, социальных форм и культурных образцов» [17]. Говоря о локусе рода, в первую очередь, необходимо подчеркнуть, что географический локус провинциального рода с XVII по вторую половину XIX в. замкнут по отношению к окружающему миру, образуя один из его полюсов; на противоположном полюсе — безграничные российские просторы, «подарок географии» [18]. Не только для государственных и помещичьих крестьян, но и для посадских он ограничивается чаще всего конкретным поселением. Географический локус рода Жилых-Жиловых с середины XVII по конец XIX в., т. е. на протяжении 250 лет, связан исключительно с Рыбной слободой (с 1777 г. — город Рыбинск), расположенной «по правому берегу реки Волги и по обоим небольшой речки Черемхи, на месте ровном, но в рассуждении окрестностей своих несколько понизменном» [19]. 

Еще более жестко локализовано приватное пространство патриархального рода: согласно «Писцовой книге дворцовой ловецкой Рыбной слободы. 1674, 1675 и 1676 гг.», третье колено Стафея, Алешка и Захарко имели каждый свой двор, то есть участок земли с «хоромными строениями». При этом на дворе «оскудалого рыбного ловца Алешки Ларионова сына Стафеевского у него дети Васка 4, Алешка 2 лет, в доле двора и огорода 32 сажени, поперег пол осьмы сажени» значится еще и «нищей брат родной Ивашка, у него дети Ивашко 7 лет, Митка 6 лет, Алешка году» [20]. Как видим, приватное пространство почти спрессовано центростремительной силой патриархального мира. Та же модель проецируется и во внешний мир: за бревенчатыми стенами семейной «крепости» улицы и переулки Рыбной слободы в XVII — 80-е гг. XVIII в. пока «тесны, так сжаты, что в иных местах едва проникали солнечные лучи» [21]. Но с течением времени «тесные пределы» [22] публичного пространства постепенно расширяются и начинают дифференцироваться в зависимости от функциональной роли: «черемовский берег отличался своими приятностями», так как «за неимением общественных удовольствий» был отведен для праздничных гуляний слобожан [23]; часть пространства поселения уже имеет твердый статус торговых площадей; формируется производственная инфраструктура — строятся новые мельницы, амбары; все признаки транспортной инфраструктуры приобретает волжский путь и строящиеся по берегу Волги пристани, принимающие «низовые суда» и отправляющие «верховые суда» [24]. 

Публичное пространство оказывается тем дифференцированнее и сложнее в своем устройстве, чем активнее те или иные представители данного рода занимаются предпринимательской деятельностью. При этом, например, торговое пространство не исчерпывается исключительно экономическим компонентом, определяемом формулой «товар — деньги — товар», не исчерпывается уже потому, что «культурная традиция, в частности история торга, прямо свидетельствует о том, что он с момента своего зарождения никогда не был простым экономическим обменом» [25], в частности, «сам торг представляет собой сложное культурное явление, в котором соединяются различные типы коммуникативных взаимодействий» [26]. Начало формирования экономического локуса рода Жилых-Жиловых, третьего колена Стафея, было положено довольно ограниченным торговым пространством — небольшими лавками на четырех торговых площадях Рыбной слободы второй половины XVII в., для которых товар поставляли приезжие купцы, а покупателями являлись исключительно рыбнослободцы и жители окрестных деревень, съезжавшиеся в рыночные дни: «в «Рыбной слободе площадь торговая, а торгуют в неделе один день в субботу, вдоль тое площади 38 сажен поперек от Волги реки 32 сажени. В Рыбной слободе площадь же меж лавками, вдоль 18 сажен поперек полдевяти (8,5) сажени. Да против Стоялой слободки площадь же вдоль 53 сажени поперек 11 сажен. Да в Рыбной же слободе площадь торговая, где бывает ярмонка… на Петров да на Преображение день, вдоль тое площади 60 сажен поперек от Волги реки да солодовенного двора 46 сажен…» [27].

Представители четвертого колена Стафея, кроме торговых лавок, уже владели амбарами, торговыми банями, которые были выстроены своими руками или по их заказу. А с пятого колена границы локуса расширились за пределы Верхневолжья, вплоть до Нижнего Новгорода и Санкт-Петербурга. Если «в 70– 80-х гг. XVII в. в слободе была всего одна-две купеческие семьи, которые вели крупную “отъезжую” торговлю, в 1720-х гг. — уже более 7 семей. Эти купцы имели струги, которые использовали для перевозок товаров из Среднего Поволжья до Рыбной слободы, и от 2 до 10 барок (иногда и больше), следовавших с товарами в Петербург по Вышневолоцкому пути…» [28]. 

Следствием расширения экономического локуса становится трансформация приватного пространства: пятое колено Стафея, Козма Федоров Жилов в 1751 г. уже имеет довольно представительный дом в престижной по тому времени части поселения: «в Середнем ряду, на одном ряду хоромного строения: изба передняя, поземная (парадная одноэтажная), новая, при ней сени старые, да два чулана, на том же дворе баня, погреб с напогребником» (амбаром) [29]. Полвека спустя, в первой половине XIX в. в центре Рыбинска начал складываться архитектурный ансамбль в стиле «купеческого классицизма». Наиболее грандиозными получились выстроенные по проектам К. И. Росси особняки для богатейших купцов Ивана Крашенинникова, Лаврентия Крашенинникова, Михаила Тюменева и Алексея Тюменева. Рыбинским краеведам был известен и «проект дома Михайлы Жилова», выполненный в соответствии с аскетичной классикой: каменное двухэтажное здание в пять осей окон, первый этаж отделан рустом — грубо отесанным камнем, фасад горизонтально членен, скромный декор окон и раскреповок карниза, вход — со двора. Цель ясна: создать для владельца удобное жизненное пространство, органично соединенное со служебным помещением [30]. В ходе наших исследований удалось установить, что купец 3-й гильдии Михайло Алексеев Жилой (1768–1842), шестое колено родоначальника Стафея, в 1811 г. входил в первую сотню наиболее зажиточных и уважаемых земляков: «3 гильдии купец Михайло Алексеев Жилой… торговлю производит рыбой в розницу» [31]). Для вступления в 3-ю гильдию в это время требовалось объявить капитал в 8 000 руб. и удостоверение, что семья свободна от рекрутской повинности. Восстановленная родословная Жилых-Жиловых, топографическое исследование и изучение эскизов Росси позволили нам идентифицировать на одной из архивных фотографий [32] дом, выстроенный М. А. Жилым по проекту К. И. Росси [33]. Выявленные нами архивные источники доказывают, что в доме Михайлы Жилого на протяжении последующих более чем 100 лет родились и выросли четыре поколения его потомков [34]. К началу XXI в. дом не сохранился…

Важнейшей структурообразующей основой провинциального рода является его «единство духовное», которое, по Л. П. Карсавину, «выражено» и «властью… старейшего, в иерархическом соотношении членов», но прежде всего — «общим религиозным, духовно-культурным, бытовым и хозяйственным укладом» [35]. Мы полагаем, в данном контексте возможно актуализировать понятие «сакрального ядра, святыни — сакрума» [36]. Под сакрумом рода мы подразумеваем совокупность нравственных основ, религиозных оснований и проявлений повседневной культуры. 

Согласно древнерусскому семейному кодексу, «в дому своем всякому християнину во всякои храмине святыя и честныя образы написаны на иконах по существу ставити на стенах устроив благолепно со всяким украшением и со светилники, в них же свещи пред святыми образы возжигаются на всяком славословии Божии» [37]. Безымянный современник в своем «Описании города Рыбинска» (1811), говоря об образе жизни земляков, подчеркивает: «Рыбинцы живут довольно хорошо и трезво, но без роскоши, пищу употребляют здоровую, но нелакомую… В домах наблюдают чистоту и опрятность… богатые… есть дома внутри очень хорошо расписаны, а у многих и мебель красного дерева; да и у бедных у редкого чтоб не была горница общекотурена или бумажками цветными обита; употребление же чая до такой степени дошло, что и последний мещанин за стыд поставляет не иметь у себя в доме самовара» [38].

Пространство родового дома структурировано ценностной ориентации его владельцев. «Мой дом» становится «моей крепостью» не только в силу замкнутости, физической защищенности от внешнего мира, но является крепостью, опорой духовной и нравственной. Качество традиционности приобретается передачей ценностных норм от одного поколения рода другому, ибо «традицию образует не только конфессиональная “душа”, но и этнокультурное “тело”, воплощение конфессии в образе жизни» [39].

Именно ценностные ориентиры представителей исследуемого нами патриархального провинциального рода лежат в основе формирования секулярной среды исторического города: они активно строили не только жилые дома, но и, как мы отмечали выше, мельницы, амбары, торговые заведения, обустраивали пристани, ибо «люди трудятся, торгуют, воюют, ведут семейную жизнь и участвуют в деятельности социальных групп в соответствии с картиной мира, которая заложена в их сознании культурой их эпохи» [40]. В патриархальном провинциальном обществе очевиден примат христианской этики и морали. Достаточно детально роль «религии семьи и рода», того «религиозного кредо, в котором семья, брак и половое соитие, составляющее основу брака, возводилось в ранг абсолютных христианских ценностей» [41], отрефлексировано в трудах К. Н. Леонтьева, В. В. Розанова, Л. П. Карсавина. 

В рамках данной ценностной ориентации, например, статус неженатого мужчины был невысок. Вот почему значительная часть семей исследуемого нами рода насчитывала трех и более детей (бездетными или с числом детей до трех семьи оставались или по причине высокой младенческой и детской смертности, или в силу обстоятельств, связанных со здоровьем супругов). Так, у вышеупомянутого Михай жены родились 8 детей, от второй — еще 10 [42]. У его младшего брата, Александра Жилого от первой супруги родился один сын, во втором браке — трое, в третьем браке — 10 детей [43]. Торговец «мучного и хлебного товара» В. И. Жилов в 1862 г. обитал на Череможской набережной в своем доме с семейством и обслугой в 24 человека: женой, 10 детьми, овдовевшей мачехой, тещей, обслугой (нянька, кухарка, горничная), служащими [44].

С середины XVIII в. представители исследуемого рода начинают активно участвовать в благотворительной деятельности. В начале XXI в. самым древним из сохранившихся православных храмов в Рыбинске является Казанская церковь: холодный храм построен в 1697, теплый — в 1720 г. Оба здания возведены и расписаны (в конце XVII в., и в 1767–1768 гг.) тщанием прихожан. Наше исследование родословной позволило установить, что изображенные на фресках центральной арки, ведущей из трапезной части храма в четверик, т.е. на почетном месте, преподобные святой мученик Филимон и великомученик Прокопий, являлись небесными покровителями рода Жилых-Жиловых, представители которого состояли старостами этой церкви по начало ХХ в., т.е. на протяжении более чем полутора веков. На правом столпе четверика частично сохранилось клеймо: «…благочестивейшия самодержавнейшия государыни нашея императрицы Екатерины Алексеевны всея России… наследнике ея благоверном государе цесаревиче и великом князе Павле Петровиче… /свя/тешаго правительствующаго Синода Члена преосвященнейшаго Афанасия епископа Ростовскаго и Ярославскаго /свя/щенослужителе сея святыя церкви священно… Иоанне Михайлове и… Борисе Николаеве дьячке Иване Андрееве, старосте церковном сея Рыбной слободы посадском человеке Филимоне Алексееве Жилом, тщанием… сея святыя церкви прихоцких… (слободы) купечества а совершися… июня 4 дня… и преподобныя…» Согласно нашим исследованиям, Филимон Алексеев Жилой (1720–1778), четвертое колено Стафея, осиротел в раннем детстве и воспитывался в семье дяди, прасола Ивана Ивановича, впоследствии он преумножил свое наследство, активно участвовал в местном самоуправлении и в 47 лет, «блюдися неправеднаго имения а твори добрыя дела» [45], стал благоустроителем каменного храма. 

О «праведном житии» заботились и другие представители рода. Упоминавшийся выше В. И. Жилов после смерти своей жены в 1876 г. пожертвовал Софийскому женскому монастырю землю, купленную им в центре города, на которой в 1879 г. была устроена часовня. Его сын, крупный хлеботорговец и мукомол А. В. Жилов (1854–1909), состоял попечителем земской больницы, членом попечительного совета женской гимназии, членом уездного попечительства детских приютов, тюремного комитета. В 1906 г. он составил завещание, согласно которому «капитал в 5 000 рублей и денежные взносы с мельницы по 200 рублей в год» были завещаны на «устройство училища садоводства и огородничества и при нем мукомольной школы» [46]. 

На протяжении рассматриваемого периода в культурном феномене провинциального рода по-разному актуализируется гендерный аспект. «Все мужчины и женщины в человеческой истории всегда устраивали свою жизнь в соответствии с социальным распределением ролей» [47]. С одной стороны, жены и дочери являлись неотъемлемой частью патриархального рода, их нравами и нарядами чванились перед соседями, перед сильными мира сего. В «1767 году, мая 8 дня вечером», когда по Крестовой улице двигался торжественный кортеж императрицы Екатерины II, купеческие жены, «поставленные в два ряда, одетые в богатое русское платье, с жемчужными на головах высокими кокошниками, устилали дорогу Ее Величества своими наилучшими платками; усердие это привело в восхищение… Екатерину, и она долго и милостиво разговаривала с купеческими женами» [48]. В многодетной семье роль жены как хранительницы очага многократно возрастала. Именно этим объясняется тот факт, что в случае смерти первой супруги глава семьи вступал во второй (а иногда и третий) брак нередко по истечении нескольких недель. С другой стороны, ценность мужчины и ценность женщины для общества в XVII–XVIII вв. не были уравновешены: заповеди отцов и дедов по-прежнему актуальны, а потому положение женщины в семье, в которой она родилась, определялась тем, что «не ей продолжать семью» [49]. 

Выявленные по архивным документам факты юридической состоятельности женщин, самостоятельного занятия предпринимательской деятельностью, раздельного владения имуществом, представления своих интересов в суде по Ярославской губернии датируются самое ранее первой половиной XIX в. Коммерция стала первой отраслью общественной жизни, где женщины имели право действовать наравне с мужчинами: они могли сами объявлять капитал, нанимать приказчиков. Иногда женщины самостоятельно заявляли капитал по купеческой гильдии и торговали от своего имени, отдельно от мужей. Несмотря на примат мужского начала в семье, имущество супругов было раздельным. Нами выявлено судебное дело, согласно которому предметом распрей между двумя родственницами стал деревянный дом по Волгской набережной города Рыбинска. После смерти его владельца Н. П. Жилова и наследовавшего ему племянника, Александра Михайловича, вскоре тоже скончавшегося, в 1860–1861 гг. мать А. М. Жилова, Анна Николаевна, судилась со своей золовкой Хионией Петровной. В судебном процессе Анна Николаевна в доказательство своих прав предъявила два векселя на 2 147 руб., деньги довольно значительные по тому времени, которые в свое время занимал у нее сын. Дом, оцененный в 300 руб., должен был послужить для покрытия хотя бы части долга [50].

Л. М. Жилая овдовела в 1834 г. в возрасте 38 лет, оставшись одна с пятью малолетними детьми. Женщина взяла семейное дело в свои руки. Сохранилось ее прошение в городской магистрат, датированное декабрем 1837 г., в котором Л. М. Жилая просит о выделении ей участка земли по Малой Казанской улице, «мерою по той улице» 12,5 сажен. Власти выделили вдове этот участок, обязав «построить на нем дом в течение трех лет». Полтора десятилетия спустя в «Обывательской книге города Рыбинска для записи купцов трех гильдий за 1848–1858 гг.» значится: «Любовь Михайловна Жилая. В г. Рыбинске имеет деревянный дом с мелочной лавкой, надворными деревянными строениями. На купленной городской земле — 2 амбара для битья скотины. Торговлю производит мясным товаром» [51]. 

На рубеже XIX–XX вв. экономический статус женщины почти сравнялся с мужским. Так, супруга купца 1-й гильдии А. В. Жилова, Мария Андреевна, при жизни супруга владела двумя лавками в мучном гостином дворе [52]. Овдовела она в 1909 г. В наследство от главы семьи старшему сыну, Василию Александровичу, досталась оптовая торговля хлебом. Но остались еще и долги — невыплаченные кредиты и т.д. Мария Андреевна и сыновья организовали «Торгово-промышленное товарищество наследников А. В. Жилова». Директорами-распорядителями Товарищества стали вдова и старший сын Василий. Вначале дела шли непросто, Товарищество даже оказалось под угрозой банкротства. Но постепенно бизнес наладили, расширили за пределы губернии. Но Василий оказался для матери не опорой, а причиной конфликтов, начал «укрывать паи». Администрация Товарищества встала на сторону Марии Андреевны. В 1915 г. дело дошло до ревизии ценных бумаг, до вмешательства полиции… Однако жесткий «мужской» бизнес М. А. Жилова вела уверенно и успешно: в 1917 г. компании принадлежали уже четыре мельницы, было открыто свое представительство в Москве [53]. 

В Санкт-Петербургском филиале Архива РАН (СПФ АРАН) нами выявлены документы, позволяющие открыть неизвестные ранее страницы истории рода, в частности связанные с астрономом Пулковской обсерватории М. В. Жиловой. В 1916 г. она составила духовное завещание, согласно которому с процентов от ее капитала в банке следовало «платить: а) за слушательницу Высших Петроградских Бестужевских курсов; б) за одну гимназистку в Рыбинской Мариинской женской гимназии; в) за одного ребенка из слушателей Пулковской обсерватории в низшую школу; г) за одного или нескольких деревенских ребятишек в Пулковскую школу. <…> 6) Остающиеся деньги из ежегодных процентов с этих 10 тысяч выдавать… как премию на высших женских Бестужевских курсах за лучшие произведения по астрономии…» [54]. 

Таким образом, культурно-историческими основами провинциального рода как культурного феномена выступают патрилинейность и родовое имя, являющие кальку общероссийских культурно-исторических закономерностей, а также специфически проявляющиеся в культурном поле провинции локус рода, сакрум рода и гендерные аспекты.

ПРИМЕЧАНИЯ

[9] См.: Михельсон М. И. Большой толково-фразеологический словарь [Электронный ресурс] URL: http://slovartolk.narod.ru/bolshoy-tolkovo-frazeologicheskiy-slovar-mihelsona.html (дата обращения 15.03.2012); Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой словарь русских поговорок : более 40 000 образных выражений. М., 2008. 783, [1] с.

[10] Шмеман А. Таинство и символ // Око церковное — литургическая библиотека [Электронный ресурс]. URL: http://www.liturgica.ru/bibliot/tainstvo.html (дата обращения 15.03.2012).

[17] Розов Н. С. Интегральная модель исторической динамики: структура и ключевые понятия // Новосибирский государственный университет. Философский факультет. Архив философии и истории [Электронный ресурс]. URL: http://www.nsu.ru/filf/rpha/papers/dyn/syp-w.htm (дата обращения 15.03.2012).

[30] Балагуров Е. П. Проекты архитектора Карла Ивановича Росси для Рыбинска // Вестник Рыбинского отделения Русского исторического общества. Рыбинск, 2004. С. 24–29.

[40] Гуревич А. Я. История в человеческом измерении: размышления медиевиста // Новое литературное обозрение [Электронный ресурс]. 2005. № 75. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2005/75/gu4.html (дата обращения 15.03.2012).

© Скибинская О. Н., 2012

Статья поступила в редакцию 5 декабря 2011 г.